"Нам ли, брошенным в пространстве,
Обреченным умереть,
О прекрасном постоянстве
И о верности жалеть!"
Осип Мандельштам, 1915-й год.
В бейт-кафе на пышной тельавивской улице Ибн-Гвироль чинно восседали две очаровашки в тревожной поре безжалостно уходящей молодости. Судя по светлой "масти" и аккуратнейшему, элегантному "прикиду", - "олешки". Дамы увлеченно спорили: рыжая утверждала, что главное в жизни - хороший муж, а блондинка, что дети. Вдруг беседа прервалась. Беленькая, похожая на Мэрилин Монро после жестокой диеты, резко повернула голову и с нескрываемым ужасом посмотрела на медленно проходящего мимо бродягу.
- Боря! - позвала с содроганием в голосе.
Босяк поднял обреченно опущеную голову и оглянулся.
- Приятель твой? - ехидно осведомилась рыженькая.
- Боренька, что с тобой? - возопила блондинка Ида и кинулась к бродяге. Тот в недоумении остановился. При ближайшем рассмотрении Ида облегченно вздохнула: это был не ее муж, но какое поразительное сходство!
Бродяга заговорил, и женщина снова вздрогнула - голос ее Бори. Ида, в силу высокой эрудиции, знала рассказ Конан Дойля "Желтое лицо" - ассоциативно мелькнула мысль о двойной жизни мужа. Женщина вслушалась в витиеватую речь бродяги.
- Милая дама, я действительно Боря, но не припомню, когда имел честь быть вам представленным. Мою память могут освежить пять шекелей, естественно, заимообразно, - Боря явно юродствовал.
- Конечно, конечно, - засмущалась Ида и бросилась к оставленной на столике сумочке. Боря ждал, гордо расправив костлявые плечи и сверкая огнеными глазами.
Ида стеснительно протянула десятку: "А поговорить с вами можно?" - женское любопытство победило присущую даме сдержанность.
- Идка, сколько можно тебя ждать? - капризно протянула рыжая Ляля. - Я пошла, а ты как хочешь, - подруга была явно эпатирована неожиданным интересом Иды к малопочтенному типу.
- Иди, иди, я должна разобраться, - Ида сунула купюру официанту, взяла бродягу под ручку (Боря аж побледнел) и повела по улице.
- Мадам, что вам от меня нужно? - заинтригованно спросил Боря.
- Вы - копия моего мужа, правда, ухудшенный вариант, - откровенно ответила Ида, - и я хочу понять почему.
Боря галантно предложил присесть в ближайшем скверике и молниеносно купил по дороге два пива. Странная парочка расположилась на лавочке в тени пальмы. Боря глотнул с полбутылочки и облегченно вздохнул:
- Спрашивайте, у меня секретов нет.
- Расскажите о себе, - Ида изнемогала от нетерпения - разгадка бродила рядом.
- Пожалуйста. Я родом из Гомеля, мне сорок восемь лет, в прошлом - переводчик, брошен женой и дочкой, они в Штатах. Дочка вышла замуж за американского еврея и укатила, прихватив мамочку, а я остался. В Израиле четыре года, из них год бродяжничаю, стал алкашом. Прошел через такие ужасы... Не для ваших ушек. Сейчас живу на улице, сплю в скверике. Борис Семенович Ривкин к вашим услугам.
Иде от информации "заплохело": "Вот так встреча, что делать?" - и... гуманизм победил.
- Вы - родственник моего мужа, Ривкина Бориса Наумовича - это абсолютно точно. Сейчас вы поедете к нам в гости, а там разберемся, у Бори как раз выходной.
Ида неожиданно залихватски свистнула проезжавшему такси и, схватив Борю за руку, потащила к машине. Ошарашенный босяк безропотно подчинился.
- Ле Холон, Соколов рехов, миспар... - скомандовала Ида, и они помчались навстречу открытиям...
* * *
Теперь о героях. Боре и Иде Ривкиным стукнуло по тридцать девять лет, из них женаты уже семнадцать, после получения дипломов сочетались, а деток, увы, не имели. Боря - инженер с очень узкой специализацией, Ида - педагог-филолог, успешно подвизалась в стране исхода на ниве журналистики. В Израиле жили три года, приехали из небольшого кубанского городка. Когда грянула катастрофа в Чернобыле, Боря попал в число первых ликвидаторов, что и наложило роковой отпечаток на молодую семью. Не могли борины предназначенные для продолжения рода органы продуцировать животворную сперму, болезнь не поддавалась лечению даже в Израиле. Это единственное, что омрачало жизнь дружной супружеской паре. Усыновлять кого-то Боря не хотел, мечтая о родной кровиночке, а Ида, хоть и была согласна, но наперекор мужу не шла. Боря в России получал очень приличную пенсию - сто сорок долларов, эти деньги оставались там на счету, а здесь его осчастливили небольшим пособием по инвалидности да еще подрабатывал, охраняя автостоянку. Иду не пустила в свои дружные ряды определившаяся с годами в монолит журналистская братия, и она, неплохо овладев ивритом, устроилась продавщицей в магазин готового платья. Любила Борю всей душой, жалела, но себя, лишенную радости материнства - больше. Жили себе потихоньку в новой квартире, довольствуясь малым и ни о чем уже не мечтая...
* * *
Ида привезла нового знакомого домой. Услышав хлопок дверью, хозяин вышел встречать жену и оцепенел: перед ним стояло его "альтер эго". Ида представила гостя и рассказала о случайной встрече. Борисы разговорились.
Чтобы не создавать путаницу, далее автор будет называть одного Семенычем, а другого - Наумычем.
Правильный по ж Наумыч имел устоявшийся взгляд на бомжей: ненужная, но неизбежная "накипь" на общественном "бульоне", никого не осуждая, относился к ним с легким презрением. Взгляды трансформировались в процессе узнавания нелегкой судьбы неожиданного гостя.
Семеныч, скромно присев на край стула, поведал:
- Покойный отец говорил, что его младший брат еще молодым после службы остался на Кубани и вроде бы у меня есть двоюродный братишка. Я хотел разыскать его, да как-то недосуг было. Все совпадает, отец мой - Семен Борисович, дед был Берлом, в честь него и меня назвали. Отец всегда изумлялся, как я на деда похож, - Семеныч настолько растерялся, что аж зарделся, как "маков цвет", от парадоксальности ситуации.
- А меня ведь тоже назвали в честь деда, отец звался Наумом Борисовичем и рассказывал то же самое, - ошеломлено произнес Наумыч.
- Встаньте рядом и посмотрите в зеркало, - подытожила Ида, - по-моему, и без копания в происхождении все ясно.
И действительно: два оттиска с одного клише, только Наумыч чуть полнее, а Семеныч намного седее. Оба высокие, поджарые, с демоническими лицами: крючкообразные носы, глаза - "угли", прогенические подбородки героев вестернов и смуглые, как истинные дети Леванта, а не пасмурной Белоруссии. "Мефистофели" или два шолоховских "Гришки". Дальше выяснились многие совпадения, вплоть до того, что одного в детстве дразнили "Абреком", а другого величали "Черкесом", прозвища где-то перекликались.
Радости обретения родной кровинушки не было предела, и Семеныч остался жить в новой семье. Отмылся, приоделся, поправился и помолодел на глазах. Пил он раньше от одиночества, а теперь осознанно и резко завязал, энергично взявшись за дело. Семеныч скромно признался, что в совершенстве владеет английским и французским и попросил содействия в поиске учеников. Шустрая Ида "подсуетила" ему работу, и Семеныч начал вносить свою лепту, причем, совсем неплохую в семейный бюджет, оставляя себе только на сигареты. Но непрост был Семеныч - заныкал кое-какие деньги к сорокалетию Иды и преподнес ей красивый золотой кулон на цепочке, прокомментировав: "На память о знаменательной встрече и чудесном спасении".
Супруги были тронуты. Жили дружно, но Наумыча постоянно свербила еще четко неопределившаяся мысль. И однажды решение созрело.
За семейным чаепитием, опустив глаза, Наумыч пошел напролом:
- Боря, мы с тобой как близнецы похожи, кровь одна, согласен?
- Да, конечно, - Семеныч и не думал иначе.
- Давайте, ребята, решать. Я поеду в Россию в следующем месяце, дела кое-какие, да и денег поднакопилось, надо бы получить. По приезде хочу видеть Иду беременной, - Наумыч стал белее снега, сжал зубы и запрокинул лицо к потолку.
- Подлец! - вспыхнула Ида, дала мужу оплеуху и выскочила из-за стола.
Наумыч достал из холодильника бутылку водки, налил полный стакан и выпил как воду. Такого он себе за всю жизнь почти никогда не позволял. Семеныч отрешенно молчал, глядя в окно.
- Боря, жизнь проходит, сына хочу, спать не могу, плачу. Что делать, брат? - у Наумыча градом потекли слезы.
Семеныч долго молчал и вдруг его осенило.
- Ребята, мы все идиоты. Есть решение, есть, я сам читал!
На крик прибежала Ида с опухшим от слез и бледным от волнения лицом.
- Говори же, - в унисон взмолились супруги.
- Ребята, я за все вам по гроб жизни благодарен, но через себя переступить не могу. Жена брата – это священно! А вот... , - Семеныч улыбнулся во весь рот, - сперму сдать могу. Искусственное оплодотворение - гарантия сто процентов!
Троица со слезами и смехом бросилась в объятья друг друга. Решение (и какое!) найдено. Сразу же занялись поисками частнопрактикующего врача, чтобы гарантировалась тайна. Врач нашелся, но загадал очень солидные бабки. Пришлось Наумычу мотнуться в Россию и привезти собравшиеся на счету четыре тысячи долларов. Хватило, слава Б-гу!
Идочка была эталоном женского здоровья и после необходимых процедур, ровно день в день через девять месяцев, родила двух мальчишек - маленькие копии братьев-отцов. Описать всеобщую радость невозможно. Обмывали неделю, но пил один Наумыч: Ида - кормящая мать, а Семеныч не захотел себя провоцировать, боясь запоя, угощали однако всех - и знакомых, и незнакомых.
Пацанов назвали, естественно, Семеном и Наумом, в честь дедов. Маленькие семейные портреты - возвращение фамилии на родную землю.
А еще через полгода … с подачи Иды Семеныч сошелся с рыжей Лялькой, которая когда-то отнеслась к нему с демонстративным презрением. Сейчас Ляля ходит беременная (во "бычара" Семеныч дает!) и не надышится на любимого. А ее четырнадцатилетняя дочурка Наденька искренне называет его "абочка", душой прониклась к добряку.
А говорите: "Нет счастья в жизни!"
Вот оно!
|