Библиотека

Я пишу повесть. Мысленно давно расставила всех героев по своим местам и, наверное, впервые оставила нишу для себя. Моя настольная книга «Кинематограф». Юрий Левитанский.
…И участвуя в сюжете,
Я смотрю со стороны,
Как текут мои мгновенья,
Мои годы, мои сны,
Как сплетается с другими
Эта тоненькая нить,
Где уже мне, к сожалению,
Ничего не изменить.

…И над собственною ролью
Плачу я и хохочу.
По возможности достойно
Доиграть ее хочу-
Ведь не мелкою монетой-
Жизнью собственной плачу:
И за то, что горько плачу,
И за то, что хохочу.

…Жизнь моя – кинематограф,
Черно-белое кино.
Это Юрий о себе, обо мне и обо всех. Году идут, дни приносят новое, уносят старое. На ошибках учимся, но повторяем их…Не хочется стариться, а мудреть поздно. Годы, со всеми их катаклизмами, надо не только пережить, но и переносить, оставляя в душе зарубки на память – о себе, и о других.

От А до Я
А – начальная буква моего имени Ада. Мама еще носила меня в себе, и однажды в дом постучалась молдаванка - молодая красавица в ярком наряде, блестя перламутром зубов, звеня монистами. Мама была испугана. Она дала ей деньги и красивый платок, но от гадания отказалась Уже стоя у открытых дверей, женщина сказала:
- Дочка будет. Хочешь, чтобы была счастливой, назови Аделью.
Сколь ни странно, мама поверила в предсказание.
Что скрывается за этим именем? Ад – вечность, конкурирующая с Раем. От судьбы не убежишь… А я бегу, бегу, и голова на плахе, и коленки в кровь, и столько на пути наворочено: праведного и грешного, смешного и грустного, друзья и завистники и своя стена плача, где похоронены ложь, предательство и любовь ( да не одна).
По молодости не задумывалась о корнях рода. Не помню своих дедушек и бабушек, они ушли из жизни до моего рождения, но всегда знала, что у меня прекрасные родители. Я им доверяла, любила, хотя не росла идеально-послушным ребенком.
Вполуха слушала их рассказы, они были интересными и, если бы тогда хоть что-то записала… Пои легкомыслию понадеялась на память. И только сейчас поняла, сколько не узнала о близких мне людях. И у папы Давида, и у мамы Шифры было много братьев и сестер. У каждого из них – необычная биография. Военные врачи, художники, инженеры, заметные и знаменитые.
Отпустил бы Бог еще лет 10, я о них напишу. От А до Я.
Итак, Я. Для меня это не местоимение, а маленький червячок личности. Может и не вырасти, а может дотянуться до Я с большой буквы.
Я – это лицо (не внешне), характер, вершины и отвесные скалы Судьбы.
Твоя дорога. От А до Я.

О снах и бессоннице

Самые умные мысли приходят ночью. Днем, истрепанные и истерзанные сумасшествием израильского зноя, они разламывают отупевшую голову.
А ночью, выдрессированные переживаниями до хронической бессонницы, они, как оловянные солдатики, выстраиваются в шеренгу и получают право на атаку.
Они ведут бой с потерями, промахами, болями в то же время, прокладывая путь радостям и любви в разноцветные сны ( и они навещают иногда). Самые лучшие мои стихи написаны ночью. Надо только вовремя схватить чистый лист, ручку( они на стуле, рядом), и, набегая строкой на строку, увековечить.
Ну, например:
Нитки жемчуга , брошки и бусы
Кто-то бросил в ночную темь.
И на черном бархате ночи
Суетливые улицы спят.
Чей-то пес оглушенным лаем
Прорезает прохладную тишь.
И походкой легкой крадется
Явь и тайна страсти, любви.
Засыпают старые стены.
Лишь калитка гулко скрипит.
Возле месяца бродят тени
Всех дневных тревог и обид.
А к утру все бусы и брошки
Собирает в окна рассвет.
Исчезает загадка ночи
И опять суета сует.

Об юбилеях

Как здесь проводят юбилеи? С размахом, с бесшабашной удалью, застолье непременно ресторанное. Названия их экзотичны - «Робинзон», «Старый Яффо», «Три пальмы», романтичны – «Ностальгия», «Белый рояль», самоинденитичны – «У Левинзона» и т. д.
Юбиляры, одуревшие от похвал и длинных речей, раскладывающие по карманам символические конверты, как-то отгорожены от собственного праздника. Традиционное «Семь сорок», песни оттуда (от «У з сиром пироги» до «Уральской рябинушки»), горящий торт секс –бомба, как заключительный аккорд. Вот и мой юбилей на носу. Сколько? А не скажу. Все вспоминаю слова В. Плетинского: «Вот только не подстраивайте свои материалы под праздничные даты. Не люблю».
Я тоже. Собрать бы друзей на берегу моря, устроить юбилейный заплыв, спеть свои песни под гитару, и, сбросив груз лет, жить дальше. Чтоб помнилось.

Интервью с собой
А почему бы и нет? В прошлом и настоящем – интересные встречи, беседы. Заглядывая в души людей, приближаешь их к себе, они становятся родными. Потом, как птиц на волю, выпускаешь слова. А какая я сама? Как рассказать о себе, не лукавя, припомнив свои дела и поступки? Какой должна быть книжка о себе? Обо всем, что было и будет, ведь еще умею мечтать. Годы прибавляются, но хочется жить, что-то оставить после себя.

Из детства

Вопрос к себе:
- Детство, это как у Ренуара – розово, светло, ярко? А есть что-то до сих пор вызывающее чувство, стыда неловкости?
- Мне 6 лет. Многие мои дяди и тети воевали, возвращались с фронта, везли подарки. Встречаю тетю Сарру. Два дня назад она приехала из Будапешта, военврач. Кокетливая беретка на огненно-рыжих волосах (мой папа тоже рыжий), на гимнастерке блестят ордена и медали. Целует меня и приговаривает:
- Зайди завтра, я распакую чемодан. Там есть сюрприз для тебя.
Как дожить до завтра? Я 10 раз прошла мимо дома. Наконец, решаюсь и стучу в двери, держась рукой за живот.
- Что с тобой…?
- Ой, болит… И вообще – у меня завтра день рождения…(вру, конечно, но сюрприз – он выше любой правды).
Сарра догадывается, что все это – уловки «артистки».
Она выносит мне мечту. Нет, я об этом не мечтала даже – сумочку, связанную узелками из разноцветных деревянных бус. Хватаю подарок, благодарю, и, забыв о боли в животе, счастливая выскакиваю на улицу. Конечно, это втихомолку обсудили и мои родители с тетей. А я плакала. Мне было стыдно.
И еще один случай. Но это уже была моя правда. Я считала, что стыдно папе. Папа работал на скорой помощи, наш сосед Зелкин – там же, главным бухгалтером. У него был красный нос с сизыми прожилками и густые седые брови, как у Деда Мороза. Старик любил выпить. Идет мимо нашего дома – и в гости.
- Ну, что ты, начальник, нальешь рюмочку?
Папа наливал, мама угощала пирогами.
Папе это надоело.
- Соня (так он называл маму, впрочем, Шифрою ее никто не звал), идет Зелкин. Я спрячусь в шкаф, а ты скажи, что меня нет дома.
На стук я вприпрыжку подбежала к двери и, впуская незваного гостя, объявила:
- Папы нет дома, он от вас в шкафу прячется.
Пришло время краснеть папе от стыда. А я же сказала правду. Но потом поняла, что просто подвела родных людей.
И, когда, повзрослев, приходилось отступать от своих принципов, я всегда вспоминала Зелкина, предпочитая не прятаться в шкафу.
Продолжение следует
Ада Ничпальская